Ни дня без строчки!
«Дорога к проявлению себя в искусстве пролегает через самопознание. Более того, познать нужно не свой разум, а сердце. Что любите, что терпеть не можете, душевные раны, победы, страхи, потери, мгновения славы – все это хранится именно в нем. Искусство рождается в сердце». (с) Джулия Кэмерон «Золотая жила».
Именно поэтому первое задание флешмоба было автобиографично (предлагалось написать о самом легком решении в жизни). Мы даже не догадываемся, сколько разных историй, моментов и чувств хранится в нас, и все они могут послужить импульсом для творчества. Даже страх.
Семнадцатое задание:
Составьте список «20 вещей, которых я боюсь». Выберите один из страхов и напишите о нем.
Список страхов публиковать не надо.
Именно поэтому первое задание флешмоба было автобиографично (предлагалось написать о самом легком решении в жизни). Мы даже не догадываемся, сколько разных историй, моментов и чувств хранится в нас, и все они могут послужить импульсом для творчества. Даже страх.
Семнадцатое задание:
Составьте список «20 вещей, которых я боюсь». Выберите один из страхов и напишите о нем.
Список страхов публиковать не надо.
Мне было страшно смотреть вниз. Скала на ощупь была шершавой и избитой. Хотя… сложно назвать «скалой» гору мелкого щебня вперемежку с крупным. Но знали бы вы, как тяжело идти, когда под ногами всё ползёт и сыпется, и нет ни одной надёжной опоры, кроме верёвки.
А если вдруг среди этого щебня появится скальный выброс – отвесная вертикальная плита длиной в несколько метров, - то легко можно полететь вниз. За время спуска я так один раз уже упала. Бок тогда взорвался болью, перед глазами всё поплыло, и я почувствовала во рту и носу привкус крови.
Помню, как встала, отряхнулась, проверила – не перебила ли я своим падением верёвку? – и поползла дальше вниз. Тут такое дело: либо вниз, либо никуда. Время для спуска ограничено, потому что каждые полчаса по склону сходит камнепад.
Нам попалась «живая» гора - новообразованная порода на стыке сходящихся тектонических плит, с частыми обвалами и камнепадами, - и безумием было спускаться вниз. Но, поднявшись, возвращаться обратно, к разбитому у излучены реки лагерю, я не захотела.
Из всех участников группы повернул назад только один парень, Андрюха. Он был самым старшим среди нас. Я помню, как, посмотрев вниз, у него округлились глаза от страха, а потом его начало трясти. Такие судороги я видела раньше только в фильмах про скорую помощь. У него дрожало всё: руки, ноги и голова. Речь утратила связность. Он лёг на рюкзак, обхватил его руками и сказал, что вниз не пойдет. Пусть его лучше прямо тут пристрелят.
А я, дура, пошла. Мне тоже было страшно, потому что высоты я боялась сильнее всего на свете, но отступать не в моих правилах. Пусть лучше будут трястись руки и ноги, пусть пот зальёт глаза, пусть лямки рюкзаки сотрут до мяса плечи, пусть я начну чихать от поднятой в воздух пыли, но повернуть назад - значит распрощаться с мечтой. А этого я сделать не могу…
Точнее – не смогла, потому что тот перевал остался далеко позади в моей жизни, целых десять лет назад, но я до сих пор помню ту невообразимую лёгкость и простор в душе, когда я оторвала взгляд от скалы, обернулась, посмотрела вниз – в лицо своему страху, и поняла, что больше я высоты не боюсь. Что этот страх надо мной уже не властен.
- Вот, - Герман посмотрел а карту, на которой было нарисовано Небесное ущелье, через которое вел Гоблинский Мост, и перевел полный ужаса взгляд на узкую каменную тропинку, которая парила в воздухе.
Мост был шириною в три ладони и не имел перил. Охотник осторожно приблизился к краю ущелья и посмотрел вниз - там клубились облака. Тяжело сглотнув, Герман закрыл глаза и сделал шаг назад. Пальцы судорожно сжали пергамент, сминая его.
- Разве это мост... - руки охотника предательски дрожали, когда он складывал карту. Но отступать было поздно, а другого пути к Хрустальному гроту не существовало.
Подтянув лямки, чтобы сумка удобней лежала на плечах, Герман поставил ногу на мост. Нужно идти. Но тело отказалось повиноваться. Стоило только посмотреть вниз, туда, где плыли ленивые облака, и мужчину прошибал холодный пот.
- Я не могу... - охотник снова отступил, в отчаянии кусая губы. Достав флягу, он стал жадно пить. Вылив остатки воды на голову, Герман растер прохладные капли по лицу, и снова посмотрел на мост.
- Я должен, - опустившись на четвереньки, охотник обхватил руками шершавый камень. Стараясь не смотреть вниз, он сосредоточил свое внимание на серой поверхности моста.
Герман двигался медленно, его бросало то в жар, то в холод. Вдобавок, поднялся ветер, с каждой минутой он становился все сильнее и путник судорожно цеплялся руками за мост, стараясь удержаться.
Где-то раздался хриплый вой пересмешника и Герман вздрогнул от неожиданности. На миг отведя взгляд от моста, он снова увидел под собой бездну. Замерев, он с ужасом смотрел вниз, чувствуя, как разжимаются пальцы, как ветер срывает его и, словно былинку, кружит, кружит, кружит...
Судорожно дыша, охотник сильнее вцепился в камень. Заставив себя закрыть глаза, он прижался лбом к холодной поверхности. Тело онемело. Нужно двигаться дальше, иначе - смерть. Он почти достиг цели, было бы нелепо сейчас умереть от страха.
Облизав пересохшие губы, Герман разжал пальцы и переместил руку вперед.
-Вот так... потихоньку... у меня все получиться... я должен....
Ветер становился все злее, он ледяными поцелуями проникал сквозь одежду, воруя тепло, он толкал в бок, он истерически хохотал в ушах, словно насмехаясь над путником.
- Врешь... я все равно дойду... - ответил ветру Герман, упрямо продолжая двигаться по мосту. Каждый сажень пути давался ему с огромным трудом, миг, когда он отрывал руку или ногу от камня, чтобы сделать очередной шаг, казался вечностью. И когда камень наконец закончился, а пальцы нащупали сырую землю Герман не сразу понял, что прошел мост. А когда понял, то без сил повалился на траву, дрожа от пережитого страха и нервно сжимая зеленую поросль.
А за спиной хохотал ветер...
— Ну ты же оборотень, — сказал Грей с укоризной. — Тебе не пристало…
— Отвали! — огрызнулась Оками; взгляд её широко распахнутых от ужаса глаз был прикован к нему. — Я в курсе, что не пристало.
И Грей, и Оками отлично видели всё, что происходит на улице, но при этом между ними существовало одно небольшое различие: Оками, несмотря на своё ночное зрение, дико боялась темноты. Стая посмеялась бы над этим, но о маленьком секрете волчицы знал только Грей. Именно поэтому Оками так боялась выходить из дома, зная, что теперь после того, как начинают выть сирены, выключают даже фонари на широком Проспекте.
— Просто дыши глубже.
— Я стараюсь! — Оками и впрямь дышала глубоко и прерывисто. Спиной она чувствовала испещренную трещинами стену и не решалась отойти от неё.
Тишина давила на уши.
О том, что сейчас их могут заметить, Оками думала в последнюю очередь. Лучше уж охотникам в лапы, чем провести ещё хотя бы несколько минут здесь — в полной, непроглядной темноте.
Хотелось завыть.
— Расслабься, ради Матери Стаи, — Грей осторожно стиснул её запястье, щедро украшенное многочисленными браслетами. — Иначе мы её никогда не увидим.
— Увидим, — процедила Оками.
Но руку не отдёрнула.
Слишком страшно было.
Luminele, оффтоп
adike, оффтоп
Кора металась между стен, по звериному рыча от страха и бессилья. Крики глухо отражались от кирпичной кладки. Ищущая перебегала от одной стены к другой, больно врезаясь в крошащийся кирпич. Мелкие камешки впивались в кожу, царапая до крови.
Но все было напрасно.
Безжалостные лица на потолке оставались глухи к отчаянным молитвам и безразлично уставили невидящий взор на мечущуюся фигуру. Стены продолжали ехать.
Ищущая впала в отчаяние. Страх сковал горло, и она перестала кричать, последние слова эхом отразились в ее собственных ушах. Ужасающий, возникший из темных глубин подсознания, кошмар происходил наяву. Только теперь Кора не проснется в своем уютном доме на Луговой, и сияющее в окно солнце не сможет подбодрить.
Совсем некстати вспомнилось то, особенно ясное, утро, в которое она решилась на это безумное путешествие. Тогда сияло солнце, и на деревьях только-только стали пробиваться первые листочки. Тетушка Розетта, как и каждый год до этого, угощала всех прохожих “весенним” печеньем, как она его называла. Добрая старушка верила, что без этого печенья весна не явится вовремя. Обидится, что ее не привечают.
Кора всхлипнула и сползла по стене на каменный пол. Силы и чувства покинули хрупкое тело. Не осталось ничего, кроме тянущей, выматывающей усталости.
Свободного пространства оставалось все меньше. Расстояние до противоположной стены Кора одолела бы за пять шагов, не будь ей теперь все равно. Факел горел все тусклее, его едва хватит еще на несколько минут. Скоро ловушка погрузится в кромешную тьму, Кора знала это. Но сделать не могла ничего, только смирится.
В голове мелькали ленивые мысли, но ни за одну Кора не смогла уцепиться. В ее душе поселилось то безразличие к жизни, которое одолевает только перед неизбежной смертью. Этакий защитный механизм: раз изменить ничего нельзя, то зачем беспокоиться?
Думать больше не хотелось, и лишь одно Кора сейчас знала точно: она ни о чем не жалеет. Ищущая была твердо уверена, что это приключение – самое лучшее, что произошло в ее жизни. И пусть даже его концом будет такая бесславная и глупая смерть.
Стены продолжали сходиться, и Кора уже могла дотянуться до них кончиками пальцев. Факел, лежавший в шаге от девушки, мигнул и погас. Тьма поглотила маленькую съежившуюся фигурку в одно мгновение.
Кора ни о чем не жалела.
Шенайя, оффтоп
Пропавшие слова и угасшие желания. Исчезнувшие чувства и замершие навек эмоции. Они все здесь. В моей голове, в моем сердце. Спят, или давно убиты. Уничтожены и закопаны. Ими. Моими страхами.
Не помню, как попал сюда. Огромный замок на скале. Холодный, продуваемый. С башенками, где узкие окошки бойниц выходят на черный лес сегодня, и на бескрайнюю степь завтра. Пейзаж меняется каждодневно. Иногда он словно раздумывает. Колеблясь переливающимся густым туманом. Где, словно фрукты в желе, плавают деревья, кусты и камни. Он будто размышляет: чем меня можно напугать. Миражами, с толпой диких кочевников? Стаей воющих волков? Или громким стуком в дверь, что слышу не переставая?
Каждый день я преодолеваю новый пролет каменных ступеней. Огромных, исшарканных тысячами ног. Мне хочется думать, что это были люди. Такой же одинокий напуганный человек, как я. Хочется думать, что он смог выбраться из этой темницы. Что выжил и ушел отсюда. Что лес, или что там было на тот момент, пропустил его. Что сейчас сидя у горящего камина, он с недоверием вспоминает свою прошлую жизнь.
Он выбрался, а я, похоже, застрял тут надолго.
С каждым днем вой и крики все ближе. Блеск факелов все ярче. Стук все настойчивей. Но я никогда не открою дверь. Я так решил. И поэтому, преодолевая слабость и головокружение, я поднимаюсь все выше. Нужно доползти до верхнего этажа. Увидеть звезды, вдохнуть холодный воздух. С высоты разглядеть тонкую ниточку дороги, по которой можно выбраться. Но с каждым днем замок вырастает на один новый пролет, новый этаж. Ступени становятся круче, а желание увидеть звезды все слабее.
Но в один из дней я внезапно понимаю, что звезд не будет, а черный лес и голодная степь, существуют только в моем воображении. И стук в дверь, был биением моего, пока не остановившегося сердца, которое, несмотря на предательство и болезнь разума, живо и не дает мне погибнуть.
Хочется глубоко вздохнуть, но легкие ссохлись от мелких и испуганных вдохов и выдохов. Нужно расправить спину, но боль пронзает все тело. И я понимаю, что в потворстве страхам прошла вся моя жизнь. Что, заперев себя в этой каменной башне, я медленно умирал.
Мне больше нечего терять. Поэтому я подхожу к тяжелой дубовой двери. Поднимаю металлический засов и распахиваю дверь. Хочется кричать, но я могу лишь прошептать: «Я свободен».